Этот остров исчез с карты города после засыпки старого русла Пряжки и вошёл в состав Коломенского острова. До прорытия Сальнобуянского канала, это была земля Матисова острова.
Сальнобуянский канал был прорыт на Матисовом острове в 1804 году.
Он проходил от Корабельной набережной Большой Невы до реки Пряжки и отделил от Матисова острова остров Сальный буян. Остров и канал получили название по построенным здесь в 1805-1807 гг. по проекту Тома де Томона (!!!) складам сала. В 1806 году через канал был перекинут один из двух первых в Санкт-Петербурге чугунных арочных мостов. Одноэтажные монументальные амбары для хранения сала были разобраны в 1914 году, несмотря на протесты общественности.
Дальше — рассказ о Сальном буяне от известного историка архитектуры с.н.с. ГМИ СПб Натальи Цендровской
———————
Матисов остров совсем небольшой, расположен он там, где Фонтанка, разделившись на два русла, впадает в Неву, а Нева в залив.
Когда-то, до вмешательства людей, один берег речки, отделявшей остров от материка, касался берега Невы, а другой Фонтанки. Финны называли остров Каласари, и русские тоже стали называть его Рыбным. У речки то ли не было названия вовсе, то ли новым хозяевам этих мест недосуг было его узнать, но они стали называть речку, как и многие другие на отвоеванном пространстве, Чухонской — жителей здешних мест, ингерманландских финнов, они называли чухнами или чухонцами.
Кажется, это было самое рыбное место в Петербурге, но название острова скоро забылось — он стал Матисовым, потому что жил на нем мельник Матис, щедро награжденный Петром за сведения о движении шведов в заливе, которые он поставлял Петру еще до решающего сражения за эти земли.
С 1760-х годов почти всю юго-западную оконечность острова занимал олонецкий купец Конон Гутуев. На плане 1798 года показан его большой сад, который виден был со всякого судна, входившего в Неву.
Расположенный здесь сахарный завод К. Гутуева давал до 80 тыс. пудов сахара в год, сырье подвозили водой, что было очень выгодно. Здесь же была большая винокурня, шесть пивоварен, две мельницы. Перед домом на берегу Невы располагалась пристань.
Кроме Гутуева на острове было еще трое частных владельцев, остальные постройки были казенные. На берегу Мойки, где сейчас больница Николая Чудотворца, стоял каторжный острог (видны его мощные стены), далее шли винные амбары, Адмиралтейский трубный двор, вдоль берега находились скотобойни (чтобы кровь стекала прямо в воду), торговые бани, тони, с которых забрасывали сети, в глубине острова стоял питейный дом.
Ближе к концу XVIII века К. Гутуев продал все свое хозяйство князю Потемкину-Таврическому (если тот хотел что-то приобрести, отказать ему не было никакой возможности, здесь к тому же был огромный сад, что всегда привлекало князя), а сам перебрался на остров, который и сейчас носит его имя — Гутуев. Потемкин скоро со здешним владением расстался, и последним владельцем всех этих каменных домов, пивоварен и прочего стал купец Майкл Годфри Трозин, родом из Данцига.
Тем временем на Васильевском острове, там, где стоит ледокол «Красин», находился искусственный остров, окруженный Масляным каналом, а на острове находился Масляный буян, где хранились перед отправкою в Европу большие партии масла и сала.
Сало — продукт горючий, и купцам хотелось, чтобы оно хранилось отдельно. Трозин в первые годы XIX века задумал продать свои владения на Матисовом острове и решено было именно там устроить Сальный буян. Дело двигалось не быстро, но летом 1805 года на выкупленном у М. Трозина месте был заложен фундамент амбаров, возводили их по плану архитектора И.П. Фока, руководил строительством архитектор И. Гирш.
Место было окраинным, если смотреть на него из города, но для входивших в устье Невы кораблей это был фасад города, поэтому фасады амбаров для хранения сала отстраивались по чертежам Тома де Томона, по проекту которого тогда возводилось здание Биржи на стрелке Васильевского острова. Ответственным за возведение обоих зданий был назначен Павел Осипович Боттом, ставший директором Сального буяна.
Когда стройка на Матисовом острове была закончена, он поселился там же, а свой дом на Адмиралтейском канале (теперь № 25) продал. Тот дом неплохо сохранил свой фасад начала XIX века, но теперь он приговорен, как и все почти здания, окружающие Новую Голландию — земля там дорога, а аппетиты, сами знаете, каковы.
А тогда, в начале XIX века, пострадала Пряжка: сальные амбары непременно должны были стоять на острове, поэтому последний отрезок речки засыпали и вывели ее воды в Неву двумя Сальнобуянскими каналами. Новый остров соединили с Матисовым чугунным — первым в Петербурге — мостом, конструкции которого изготовили здесь же, на соседнем заводе Ч. Берда. Мост так и назывался — Чугунный.
Амбары были невысокими, фасады протяженными, разной длины. Но Томон прекрасно рассчитал эффект, который должно было производить стоявшее на таком ответственном месте здание. В центре каждого из четырех фасадов был поставлен более высокий объем, завершенный фронтоном и прорезанный стройной аркой для въезда во внутренний двор, по сторонам же арки располагались входы, украшенные небольшими портиками с колоннами. Больше ничто, кроме окон, пропорции которых были хорошо рассчитаны, не украшало стен.
Почти в то же время на другом берегу Невы, наискосок от Сального буяна по проекту А.Н. Воронихина было возведено здание Горного института с многоколонным портиком. И эти два прекрасных сооружения стали величественными пропилеями для кораблей, входивших в Петербург.
8 ноября 1824 года, на следующий день после наводнения, на берегах Пряжки появился А.С. Грибоедов. Накануне он весь день метался от окна к окну в доме на Торговой улице (Союза Печатников), где жил. Теперь он хотел увидеть следы разрушений вблизи.
«По плавучему лесу и по наваленным поленам, погружаясь в воду то одной ногою, то другою, добрался я до Матисовых тоней. Вид открыт был на Васильевский остров. Тут, в окрестности, не существовало уже нескольких сот домов; один, и то безобразная груда, в которой фундамент и крыша — всё было перемешано; я подивился, как и это уцелело. <…>
Далее нельзя было идти по развалинам; я приговорил ялик и пустился в Неву; мы поплыли в Галерную гавань; но сильный ветер прибил меня к Сальным буянам, где, на возвышенном гранитном берегу, стояло двухмачтовое чухонское судно, необыкновенной силою так высоко взмощенное; кругом поврежденные огромные суда, издалека туда заброшенные. Я взобрался вверх; тут огромное кирпичное здание, вся его лицевая сторона была в нескольких местах проломлена как бы десятком стенобитных орудий; бочки с салом разметало повсюду; у ног моих черепки, луковица, капуста и толстая связанная кипа бумаг с надписью: «№ 16, февр. 20. Дела казенные»».
Грибоедов пытался проделать тот путь, о котором мечтал Евгений, герой «Медного всадника» — из Коломны («Живет в Коломне, где-то служит…») в Галерную гавань, где жила его Параша. Никто не упоминал, чтобы Пушкин беседовал о дне наводнения с Грибоедовым, но кто знает. Впрочем, это были две самые низкие части города, еще Екатерина II велела считать наводнением такой подъем воды, когда она выступает в Коломне и в Галерной гавани.
Прошло почти 90 лет и в предчувствии войны в России энергично строили новый флот, который должен был заменить корабли, уничтоженные во время несчастной Японской войны. Места для нового цеха на Адмиралтейском заводе катастрофически не хватало, выход был найден в том, чтобы пожертвовать зданиями Сального буяна. Их разобрали, один канал и часть русла Пряжки засыпали, построить же ничего не успели.
После революции гранитные блоки, составлявшие цоколь здания и тот возвышенный гранитный берег, к которому прибило ялик Грибоедова, были использованы в памятнике на могилах жертв революции на Марсовом поле.